Главная / Публикации / Т.А. Пономарева. «Потаенная любовь Шукшина»

Музыка Феди Телецкого

Шукшин знал множество народных песен. Имел абсолютный слух и мог выбрать для фильма мелодию, которая, как правило, являлась лейтмотивом, а порой и ключом к сюжету.

Любовь Шукшина к русской песне кинематограф запомнил по актерской работе Василия Макаровича в фильме «Простая история», где он играл в паре с Нонной Мордюковой, с которой они по духу были очень близкими людьми. Часто собирались всей киногруппой в деревенской избе, вместе ужинали, а потом пели. Особенно хорошо получалась песня «Сронила колечко», которую Шукшин не раз певал когда-то с Люсей Пшеничной — Земелей, а возможно, и с Марией Шумской. В Сибири эта песня очень популярна. Помните:

Сронила колечко
Со правой руки:
Забилось сердечко
О милом дружке.

Откуда в Шукшине такая любовь к народной песне? Да все оттуда, из родных сибирских Сросток. Еще в ранней юности Василий Макарович научился играть на гармони «Товарочку», «Златые горы», вальс «Над волнами». Учил этим мелодиям друга детства Александра Куксина. Гармонь пришла в дом от брата матери — Попова Павла Сергеевича. Потертая двухрядка черного цвета.

Да и мать Шукшина, Мария Сергеевна, как стало позже известно, знала несметное количество озорных частушек. И не от матери ли услышал Василий Шукшин однажды частушки, которые он увековечил в романе «Любавины»:

Как за речкой-речею
Целовал не знаю чью.
Думал в кофте розовой,
А это пень березовый.

Кабы знала-перезнала,
Где мне замужем бывать,
Подсобила бы свекровушке
Капусту поливать.

С Павлом Чекаловым познакомился Шукшин в 1962 году, в период, когда тот создавал музыкальное оформление к фильму С.А. Герасимова «Люди и звери», а Василий Макарович приступал к постановке фильма «Живет такой парень».

Работа была в самом разгаре у Чекалова и Герасимова, когда в студии перезаписи появился Шукшин. Слово за слово — завязался разговор.

Сергей Аполлинарьевич, как бы между прочим, поинтересовался: нужен ли Шукшину композитор?

Шукшин посетовал, что до сих пор не может найти подходящего. Тогда Герасимов и предложил Чекалову что-нибудь показать. Композитор принес фрагменты из фонограммы к видовому фильму «Тропы Алтая». Посмотрев кадры фильма, которые напомнили ему родину, Шукшин помолчал, как вспоминал позже композитор, а потом сказал, что все это ему пришлось по душе. Чекалов подумал, что это обыкновенная любезность дилетанта. Позже понял, что крупно ошибся. Василий Макарович тайным чутьем угадывал нужное, любил народные напевы, наигрыши, знал достаточно хорошо серьезную классику. Попросил композитора:

— Сделай мне тему Чуйского тракта. Знаешь эту песню?

И напел Чекалову известную на Алтае и в Сибири песню о двух молодых шоферах — Рае и Кольке Снегиреве.

Есть по Чуйскому тракту дорога,
Много ездит по ней шоферов.
Но один был отчаянный шофер,
Звали Колька его Снегирев.

Он машину — трехтонную «АМУ»,
Как родную сестренку, любил.
Чуйский тракт до монгольской границы
Он на «АМЕ» своей изучил.

На «Форду» там работала Рая
И, бывало, над Чуей-рекой «
Форд» зеленый с улыбкою Раи
Мимо Кольки несется стрелой...

Эта песня, популярная среди шоферов, была знакома Чекалову, но он не мог представить, как с ней можно строить музыкальную тему картины. И сказал опрометчиво:

— Музыка совершенно неподходящая, пошловатая.

Шукшин внимательно, чуть прищурившись, посмотрел на Чекалова:

— Вот и сними эту пошловатость, заставь «заиграть», да так, чтобы открылась она с новых сторон.

Таким образом, выдержав небольшую стычку с композитором, Шукшин интуитивно угадал верное решение, потому что неприхотливая песенка создала настроение фильму, как у Феллини в «Дороге» звучала на протяжении всего итальянского фильма найденная им однажды щемящая народная мелодия, которая так много говорила зрителю!

Мало того, на картину Шукшина пригласили артиста с художественным свистом. Этот свист, по замыслу, должен был сопровождать Куравлева, идущего через деревню. Но свист никак не ложился на игру артиста, тогда Шукшин начал сам подсвистывать, вошел в роль и так хорошо свистел, что про мастера эстрады просто забыли. Этот свист остался, говорят, позже только на пластинке.

А кто из нас не помнит из фильма Василия Макаровича «Странные люди» вот этот песенный диалог:

Лидия Федосеева

Миленький ты мой,
Возьми меня с собой.
Там, в стране далекой,
Назовешь ты меня женой.

Василий Шукшин

Милая моя,
Взял бы я тебя —
Там, в стране далекой,
Есть у меня жена.

Эта песня была очень дорога Шукшину, близка по верности сердца любящего, встретившего это негаданное и очистительное чувство в пути, по неразрешенности вечного человеческого треугольника, по многому тому, что определяют «мера и красота» народной поэтики и морали.

После того как фильм вышел на экраны, эта музыка звучала и по радио, и по телевидению, даже на пластинки записывалась. Хороший дуэт у них с женой получился, слаженный, согретый теплом выверенных лет!

Фильм «Странные люди» снимался на владимирской земле. Главные роли исполняли замечательные актеры — Евгений Лебедев, Всеволод Санаев, Сергей Никоненко. Таким составом, прихватив оператора Валерия Гинзбурга, гуляли в свободное от съемок время по древнерусскому городу Владимиру. Случайно зашли в магазин грампластинок, где продавался комплект с записями Шаляпина. Шукшин тут же купил его.

В гостинице нашли проигрыватель. С ним Василий Макарович и отправился в свой номер. Там он услышал густой, насыщенный и завораживающий бас Федора Шаляпина, потрясший Шукшина своей мощью и раздольной силой:

Жили двенадцать разбойников,
Жил Кудеяр-атаман.
Много разбойники пролили
Крови честных христиан.

Шаляпин с «Кудеяром-атаманом» органично вошел в картину.

Кинофильм «Странные люди», как и предыдущие, построенный на нескольких новеллах, но более напряженный, со зрелым авторским видением, с раздумьями о сокровенном, выиграл от введенной в него народной песни в исполнении Федора Шаляпина.

Шукшина беспокоили процессы, происходившие с его родным русским народом, он не хотел оказаться в положении Ивана не помнящего родства и всячески сопротивлялся этому в искусстве. Что присуще, кстати сказать, всем великим художникам разных стран и народов. Не могу не привести еще одного примера из Шукшина, касающегося русской народной песни:

Спохватились, губим архитектурные памятники старины. Так давайте пожалеем (взвоем, охота сказать), что мы забываем! Мне по фильму «Ваш сын и брат» понадобилось набрать в сибирском селе, где мы снимали, человек десять — пятнадцать, которые бы спели старинную сибирскую песню «Глухой, неведомой тайгою». Мы должны были записать на магнитофон и потом в Москве в павильоне дать актерам послушать, чтобы у них получилось «похоже». Ассистенты бегали по всему селу и едва едва набрали двенадцать человек, которые согласились спеть. (Почему-то им было неудобно.) Спели с грехом пополам. Все оглядывались, улыбались смущенно и просили:

— Может, мы какую-нибудь другую! «Мой костер в тумане светит»?

Дали им выпить немного — раскачались. Но все равно, когда потом пошли домой, запели «Мой костер». Запевал местный счетовод, с дрожью в голосе, «красиво». Оглядывались. Ушли с убеждением, что я человек отсталый, не совсем понятно только, почему мне доверили такое ответственное дело — снимать кино. Это — к вопросу, что мы забываем, и с какой легкостью! И даже вспоминать стыдимся».

И далее опять же Василию Макаровичу принадлежат вот эти слова:

Кстати, никак не могу понять, что значит «русская народная песня в обработке». Кто кого «обрабатывает»? Зачем? Или вот еще: современная, народная. Современная и — «Полюшко колхозное, мил на тракторе, а я на мотоцикле за ним». Бросьте вы! Обыкновенная плохая стилизация.

Известен был в Сростках и на Алтае балалаечник Федя, существо кочевое, бездомное, но когда пальцы его рук касались трех струн, происходило чудо. Что-то щемяще-родное, грустное и чудное будили балалаечные наигрыши Феди.

Федя Телецкий славился как чудаковатый парень, бродячий балалаечник. Ходил по селам, прикорнувшим у Чуйского тракта, веселил честной народ на свадьбах да на праздниках. Но денег за игру никогда не брал, от чистого сердца играл. Шукшин был в Федю просто влюблен. По-видимому, это было у них взаимно.

Федю видели в кабинах у шоферов со своей неизменной балалайкой, то в придорожной забегаловке — столовой, то в каком-то радушном доме, открытом всем ветрам, где любят людей.

Киногруппа будущего фильма «Печки-лавочки» разместилась в соседней со Сростками деревне. Шукшин с Федосеевой жили в учительской, остальные разместились по классам.

— Паша, — сказал Чекалову Василий Макарович, — я тебя должен познакомить с Федей. Знаешь, у него есть такой материал, который надо непременно использовать в фильме «Печки-лавочки».

На «Волге», закрепленной за киногруппой, отправился ассистент режиссера разыскивать бродячего балалаечника по соседним селам, деревням и трактам. Привезли ошеломленного и растерянного Федю Телецкого с почестями, «как секретаря горкома», скажет он потом, на «Волге» к школе, где встретил его улыбающийся Василий Макарович.

Вечером вся киногруппа собралась, чтобы послушать алтайского балалаечника, худого, замурзанного, плохо одетого, но являющего собой несомненно большой талант, ибо творил Федя на своем инструменте чудеса. И повелось с первой встречи слушать «концерты» Феди Телецкого в школе ежедневно, как заканчивалось рабочее время. А балалайка то всхлипывала от сдерживаемого горя, то взрывалась разудалой плясовой, то задумчиво грустила о чем-то таинственном и грозном, заставляя окружающих думать о том, что духовное начало в русском человеке неистребимо.

Оформили Федю по указанию Шукшина в группе как члена коллектива, с аванса одели и обули, а спать вот со всеми балалаечник наотрез отказался. Выбрал закуток перед учительской, где Шукшин с Федосеевой ночевали, и, как верный страж, спал только возле их двери: его неприкаянная душа наконец обрела сытое, пусть и временное, существование.

Позже на другом интонационном материале Феди Телецкого родилась музыка для сцены встречи Егора Прокудина с матерью в фильме «Калина красная». Получился вальс, который очень нравился Василию Макаровичу. Он говорил, что в вальсе есть нечто созвучное с его собственной судьбой. Вальс — вздох послевоенного поколения, у которого отнята была половина жизни. И пронзительный свет исстрадавшейся русской души, в котором купается воспоминание о чем-то далеком и, несомненно, дорогом, сквозь вьюгу грустных, трагичных звуков.

Финал фильма «Печки-лавочки» целиком состоит из мелодий, услышанных от народного самородка Феди Телецкого. Композитор и кинорежиссер вместе слушали балалаечника, выбрав из его репертуара одну народную мелодию. Она чем-то напоминала «Славное море — священный Байкал». Когда в первый раз слушали Федю Телецкого, Шукшин сказал Чекалову:

— Ты схвати внутреннее зерно. Мне целиком мелодия не нужна, выбери только несколько фраз, на них и построй музыку.

Таким образом и пришли к решению музыкального финала кинокартины «Печки-лавочки» — теплому и сердечному.

Василий Макарович снял для фильма «Печки-лавочки» Федю Телецкого, но, к сожалению, эти кадры при монтаже не вошли в фильм. А память о народном самородке в киногруппе осталась.

Позже я узнала, что погиб Федя в какой-то автомобильной катастрофе. Перепуганные шофера оставили его у дорожной канавы, боясь ответственности. Там Федю и нашли мертвым. И защемило сердце у многих, кто близко знал балалаечника.

А как в картине «Калина красная» трагично и органично звучит старинная русская песня «Вечерний звон», когда оператор ведет камеру по серому строю заключенных. И навсегда в зрительную память впечатывается бритоголовый юный арестант, исполняющий ясные, солнечные стихи Есенина — любимого поэта Шукшина. В каждом русском человеке неизменно присутствие Сергея Есенина — певца березовых лесов и бескрайних золотых полей. Как в осетинах — Коста Хетагурова, в украинцах — Тараса Шевченко, в сербах — Бранко Радичевича, в испанцах — Гарсия Лорки, во французах — Бодлера и Рембо, в итальянцах — Данте.

В Константинове мне рассказывали и другое. Воины, уходящие на фронт, продвигаясь по рязанской земле, обязательно заезжали на родину Есенина, заходили в его бревенчатую избу, чтобы отдать поклон поэту, набраться сил и духа перед сражением с врагом.

Вот и Василий Макарович перед тем, как уйти от нас навсегда, встретился с Сергеем Есениным, пусть и символически.

К будущему фильму Шукшина о Степане Разине Павел Владимирович Чекалов успел сделать несколько музыкальных набросков. Опять Шукшин искал в народном творчестве себе подспорье. В сценарии был эпизод, где казаки, сидя у костра ночью, начинают петь песню о нелегкой женской судьбе. Василий Макарович предложил использовать известную песню «Когда будешь большая»:

Когда будешь большая, отдадут тебя замуж,
В деревню глухую да в землю чужую.
Да мужики там все злые, топорами секутся,
А там днем все дождь, да и днем все дождь.

Тема уже была использована в фильмах у Марка Донского, у Леонида Лукова в фильме «Две жизни» и Станислава Ростоцкого. О чем Чекалов тут же и доложил Шукшину.

Василий Макарович хитро усмехнулся и спел текст по-новому, с «повтором», дав услышать Павлу Владимировичу в ней «потенциальные полифонические возможности».

Могу добавить, что последний вариант народной песни Василий Макарович услышал от меня на седьмом этаже по проезду Русанова, а не в кинематографических кулуарах. Помню, несколько раз уточнял текст, мелодические повторы, но для чего — я тогда не знала. Были очередные посиделки на нашей квартире, куда забрел Шукшин в антракте между письменным столом, на котором лежал очередной сценарий, и походом в продуктовый магазин по просьбе Лидии Николаевны. Зашел «на минутку», да задержался. Песня понравилась, и люди были хорошие.

Песня «моя» во многом отличалась от исполняемой ранее в фильмах:

На улице дождик землю прибивает,
Землю прибивает — брат сестру качает.
Ой люшеньки-люли! Ой люшеньки-люли!
Землю прибивает — брат сестру качает.

Сестрица родная, расти поскорее,
Расти поскорее, да будь поумнее.
Ой люшеньки-люли! Ой люшеньки-люли!
Расти поскорее, да будь поумнее.

Вырастешь большая, отдадут тебя замуж,
Отдадут тебя замуж, во чужу деревню.
Ой люшеньки-люли! Ой люшеньки-люли!
Отдадут тебя замуж, во чужу деревню.

Отдадут тебя замуж во чужу деревню,
Во чужу деревню, в семью несогласну...

«Моя» песня щемяще напоминала, видимо, Шукшину его детство, сестру Талю, которую ему, как старшему, приходилось нянчить. В этом народном произведении была дорогая правда, близкая и родная, в которой отразилась, как в зеркале, судьба самого Василия Макаровича. И наверное, главное в истории с данным вариантом песни — Василия Макаровича не прельстили «мужики злые», которые «топорами секутся». При многих жестокостях, которые происходили с его героями в жизни, мир его произведений отличался добротой и человечностью.

Потом он пел ее даже вдвоем с композитором П. Чекаловым, получалось настоящее полифоническое двуголосие, как сообщал об этом при встречах со зрителем композитор. Надо сказать, что Шукшин исполнял народные песни неповторимо и задушевно.

«Лично я считаю Шукшина в чем-то своим учителем, который мне заново открыл народное творчество, поэзию этих песен», — вспоминал позже Павел Чекалов.

Шукшин был очень требователен в подборе музыкального материала к той или иной кинокартине. Когда готовился писать сценарий «Я пришел дать вам волю», предварительно познакомился со многими произведениями. Обратился даже к оратории Дмитрия Шостаковича, посвященной Разину. Прослушал ее внимательно, отыскивая что-то для себя важное, но тем не менее в конце концов вынес свое решение:

— Нет, не то все это. Не подходит. Надо другое.

К народному, живописному характеру нужно было соответствующее фольклорное оформление, далекое от симфонических фрагментов.

Если говорить о музыке и Шукшине, нельзя не вспомнить, как он огорчался, когда слышал неудачные обработки народных мелодий:

Что за безобразие! Кто же так обрабатывает? Уж если беретесь, то хотя бы сделайте так, чтобы было ближе к истине и правде. А то выдают за обработку неизвестно что!

«До третьих петухов» — литературный эксперимент В.М. Шукшина в новом жанре. И конечно, в фольклорном произведении Василия Макаровича главный герой Иван отказывается выбросить из песни слово.

— Это не надо, — сказал Горыныч. — Пропусти.

— Как же? — не понял Иван.

— Пропусти.

— Горыныч, так нельзя! — заулыбался Иван. — Из песни слова не выкинешь.

Горыныч молча смотрел на Ивана, опять воцарилась эта нехорошая тишина.

— Но ведь без этого же нет песни! — занервничал Иван. — Ну? Песни-то нету!

— Есть песня, — сказал Горыныч.

— Да как же есть? Как же есть-то?

— Есть песня. Даже лучше — лаконичнее.

— Ну ты смотри, что они делают! — Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам. — Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни! Не буду петь лаконичнее. Все.

Это уже из области редактирования песни, из которой «выбросишь слово» — и песня уже о другом. Потому что песня сквозь года и столетия проносит в себе кодировку времени, в котором создавалась, — быт, культуру, историю, характер отношений между людьми и многое другое.

Завершая рассказ о музыкальности Шукшина, знании архитектоники народного творчества (ведь он был плоть от плоти и кровь от крови родного народа), хочу повторить слова композитора Павла Владимировича Чекалова: «Все его творчество — это протяжная, глубокая песня».

О человеке Василий Макарович говорил не менее музыкально: прожил — как песню пропел. Своей он не успел допеть, заставив грустить по ней миллионы!

Беспардонное, беспрецедентное наступление массовой культуры с универсальным техническим оснащением никогда не сможет вытеснить того, что народ пронес через века, передавая эти ценности новому поколению.

Знаю, в Японии существует кафе, где прибывшего заморского гостя проверяют на народные национальные корни. Японцы, сохранившие свою самобытность, национальное достоинство, могут в этом кафе до конца спеть любую свою народную песню. Их спасла господствующая национальная религия синтоизма, дав возможность сохранить языческие мировоззрение и образ жизни. Каждый японец непременно пишет стихи, создает икебану, поклоняется природе, умеет восхищаться ее красотой и черпать из нее животворные силы, некогда присущие и нашим предкам. И даже воинственные и мужественные самураи выбрали своим символом ветку цветущей вишни...

Знакомясь с многочисленными приезжими из-за рубежа, приглашают в это кафе, предлагают спеть свою народную песню. Многие их помнят. Приезжающие из России русские, именно они, по свидетельству японцев, ни одной из своих песен не допели до конца. Правда, приезжали туда в основном горожане. Да и национальный состав у нас — сто пятьдесят народов! За рубежом они все воспринимаются как русские. Естественно, из маргинального состава не все могут петь русские народные песни в подлинном качестве. Как говорится, слышал звон, да не знаю, где он. Им ведь предлагалось спеть песни-то русские, а у них на слуху свои, тоже народные и наверняка прекрасные, да отнюдь не русские.

 
 
Яндекс.Метрика Главная Ресурсы Обратная связь
© 2008—2024 Василий Шукшин.
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.